Со мною вспомни: небо над Парижем, безвременье
и осень...
Сердца купили мы в цветочной лавке:
они, синея, расцвели в воде.
Дождь начинался в нашей комнатушке,
пришел сосед, месье Ле Сонж, поджарый малый.
Играли в карты, я продул глазные звезды;
ты мне ссудила волосы, но я их проиграл.
Он вышел вон, и дождь ушел за ним.
Мы умерли, но мы еще дышали.
Дождь полнит кружку, чстобы нам напиться,
Ночь гонит сердце, сердце гнет траву.
Но время жатвы миновало, жница,
Спи. Я же все увижу наяву.
Как прядь тво
я бела, ночная вьюга!
Бело в былом, бело, что впереди.
Мой счет – года, твой счет – часы досуга.
Мы пьем дожди. Дожди мы пьем. Дожди.
Никому нас не вылепить снова из глины,
никому не воскресить наш прах.
Никому.
Хвала тебе, Никому.
Во благо твое
расцветем.
Тебе
вопреки.
Ничем
были мы, есть и будем,
в расцвете:
ничем –
Никому-розой.
С пестиком,
со светлой душой,
с тычинками небеснопустынными,
с цветком покрасневшим
от пурпура нами пропетых слов
о шипах, о
о шипах.
Из сердец и мозгов
прорастают былинки ночи,
и слово, серпом изреченное,
склоняет их к жизни.
Как и они, немые,
мы веем навстречу миру:
наши взоры
обмениваются, милости ради,
мы на ощупь идем
по их темным намекам
Безблико
молчат твои очи в мои,
блуждая,
подношу твое сердце к губам,
и ты мое сердце подносишь:
то, что пьем мы сейчас,
утоляет жажду часов;
тем, что есть мы сейчас,
наполняют часы времена.
Пригубим мы их?
Ни звука, ни блика:
нет между нами ответа.
О былинки, колосья,
вы, былинки ночи.
